Главная » Статьи » История Урала » История Урала [ Добавить статью ]

Крестьянство на Урале

Крестьянство на Урале 

Крестьянство оставалось основным населением Урала и в XVIII в. Оно подразделялось на различные сословные группы: помещичьи, цер-ковно-монастырские (с 1764 г. экономические), дворцовые (с 1797 г. удельные). Однако преобладающей по численности и значению категорией на Урале были государственные крестьяне. От 12% (1719 г.) до 14,7% (1795 г.) государственных крестьян страны было сосредоточено па Урале.


По данным I (1719 г.) ревизии, их насчитывалось 426,8 тыс. человек обоего пола, а к концу XVIII в. численность государственных крестьян возросла до 1510,3 тыс. человек [31а, с. 72]. В Вятской губ. они составляли в 1795 г. 72% населения, а в Пермской к 1781 г.-70% [31а: 103, с. 189].

Темпы прироста численности государственных крестьян Урала в целом были наиболее высокими в первой половине XVIII в.: между I и II (1744 г.) ревизиями благодаря мощному потоку переселенцев численность государственных крестьян увеличилась на 83%, а к концу века, между 1782 и 1795 гг., прирост составил лишь 2,4%. К концу столетия переселенческий поток резко уменьшился и численность крестьян стала возрастать преимущественно за счет внутренних резервов: поглощения категории экономических крестьян и других сословных групп, а также естественного прироста [29, с. 64, 76; 20, с. 51—52].

Формирование и развитие Уральского промышленного района вызвали в XVIII в. появление внутри категории государственных крестьян новых групп населения. Для обеспечения уральских заводов как частных, так и казенных рабочей силой правительство стало приписывать к ним государственных крестьян. Так, по указу от 9 января 1703 г. к Невьянскому заводу Н. Демидова были приписаны Аятская и Красно-польская слободы и с. Покровское с 239 дворами и 917 душ муж. пола. Крестьяне должны были отрабатывать на заводе подушную подать [33, с. 122—124]. По мере строительства заводов численность приписных быстро возрастала: в 1727 г. на уральских казенных заводах было 25 тыс. душ муж. пола приписных, а в середине 60-х годов — 58 тыс. крестьян было приписано к казенным и около 63 тыс. к частным заводам. Наиболее высокой была их концентрация в Пермском наместничестве: к 1781 г. приписные составляли здесь свыше 70% всех государственных крестьян [82, с. 67; 103, с. 186—187].

Второй по численности категорией крестьянства Урала были помещичьи крестьяне. В 1725 г. их насчитывалось 47 222 душ муж. пола, причем абсолютное большинство их (41 429 душ) проживало на терри­тории Пермской губ. К концу XVIII в. численность частновладельческих крестьян возросла, в Пермской губ. они составляли 197,8 тыс. человек обоего пола. Основная масса крепостных принадлежала Строгановым. Еще в 1743—1747 гг. они владели 62 070 душ муж. пола. Тенденция увеличения чдола крупных помещиков и принадлежавших им крестьян наблюдалась и в Оренбургской губ. По I ревизии, частновладельческие крестьяне составляли здесь 0,7% населения, по V ревизии, их удельный вес возрос до 16%, а численность достигла 124,3 тыс. человек*. Более стабильной была численность крепостных в Вятской губ. [108, с. 112: 111, с. 32].

Церковыо-монастырские крестьяне — третий по значимости разряд крестьян Урала — в абсолютном своем большинстве были сосредоточены в Пермской и Вятской губерниях. В 1719 г. их насчитывалось 33 тыс. человек обоего пола (около 6% податного населения). Накануне секу-





ляризацпп их доля возросла до 9,7%, в вятских уездах численность достигла 34 951 душ муж. пола. На территории Южного Приуралья цер-ковно-мопастырских крестьян было менее 1,5 тыс. душ муж. пола. Наиболее крупными в масштабах Урала вотчинниками были Вятский архиерейский дом и Успенский Трифонов монастырь в Вятской губ. В Пермской губ. выделялись владения Вологодского архиерейского дома и Пыскорского монастыря в Соликамском уезде [29, с. 64, 65, 77; 31а, с. 72; 13, с. И, 18, 21].

Численность дворцовых крестьян на Урале была незначительна: 5168 душ муж. пола в начале XVIII в. и 55 444 в конце столетия. Они составили 4,7% населения Вятской и 3,2% населения Оренбургской губ. [29, с. 64; 83, 99, 105].

Таким образом, несмотря на наметившуюся тенденцию возрастания численности крепостных, государственные крестьяне продолжали составлять основную категорию населения. После секуляризации в их состав влились церковно-монастырские крестьяне.

Государственные крестьяне в свою очередь занимали промежуточное положение между свободными людьми и помещичьими крепостными. Они признавались субъектами гражданского и публичного права и в то же время целиком зависели от феодальной государственной власти. В. И. Ленин, употребляя в своих работах понятия «помещичий» и «государственный феодализм», заострил внимание на существования феодальной эксплуатации не только в помещичьей, но и в государственной деревне 2 [23, с. 34—38].

В начале XVIII в. правительство Петра I ввело ряд новых прямых налогов с государственных крестьян: драгунские деньги, корабельные, рекрутские, подводные и пр., сохранив стрелецкую подать и другие прямые налоги, введенные еще в XVII в. Кроме того, взыскивались всяческие чрезвычайные сборы. В 1702 г. на тяглый черносошный двор Кунгурского уезда приходилось около 2 руб. 70 коп. разных сборов в год. Еще тяжелей было положение большей части ясачных крестьян. В 1717 г. в пересчете на ясак совокупность разнообразных податей с русских ясачных составила 9 руб. 61 коп., или около 4 руб. 80 коп. в среднем на двор [89, с. 283-284; 68, с. 227; 17, с. 142-143].

В 1719 г. с целью замены подворного обложения подушным была проведена ревизия мужского населения. Плакат от 26 июня 1724 г. вместе с уточнением состава государственных крестьян ввел сбор подушных денег, окончательно установленный в размере 74 7г коп., и 40-копеечную оброчную подать «вместо тех доходов, что платят дворцовые во дворец, синодского ведения в Синод, помещиковы помещикам». Сбор нового налога был начат уже в 1724 г. К концу XVIII в. подушная подать увеличилась до 1 руб., оброчная подать в 1761 г. была по­вышена до 1 руб., в 1769 г.-до 2 руб., а в 1783 г.-до 3 руб. с ревизской души3 [23, с 48-50]. Таким образом, к концу столетия феодальная рента с государственных крестьян в 3 раза превышала государственный налог. Однако ни подушная подать, ни оброк не исключали всего разнообразия натуральных повинностей и служб крестьян в пользу государства, которые являлись видоизмененной формой отработочной ренты.

Наиболее тяжелой была рекрутская повинность, изымавшая из деревни самых работоспособных мужчин. Только с 1705 г., когда была введена эта повинность, до 1759 г. было проведено 56 рекрутских наборов. До 1793 г. рекрутская повинность для крестьян была пожизненной. Зажиточные крестьяне стремились всеми средствами избавиться от рекрутчины, перекладывая ее с помощью общины на беднейшую часть деревни, прибегая к покупке зачетных квитанций, а также крепостных у помещиков для отдачи в рекруты [90, с. 288; 5, с. 60—61].

Одна за другой следовали и мобилизации крестьян на строительство Архангельска и Санкт-Петербурга, адмиралтейства и гавани на о-ве Котлин. Многочисленные партии крестьян Урала направлялись на местные казенные работы. Все казенные и часть частных заводов строились государственными крестьянами. Кроме того, они посылались в 1704 г. на строительство крепости Сергиевска за Камой, в 1706 г. на постройку земляного вала на р. Самаре, с 1710 по 1713 г. на лесоразработки и сплав леса, в 1714 г. на строительство судов в Казани, с 30-х годов на сооружение второй Закамской линии. Особенно тяжелыми были трудовые мобилизации во время русско-турецкой войны 1768—1774 гг., когда большие партии крестьян направлялись на работы для сооружения и ремонта укреплений в Азове, Таганроге и т. д. [2, с. 369].

Одной из разновидностей отработочной ренты была десятинная пашня, которую отбывало крестьянство Зауралья. Однако в условиях дальнейшего освоения края и развития товарно-денежных отношений десятинная пашня оказывалась все более нерентабельной. Крестьяне не были заинтересованы в повышении уровня агротехники, земля не удобрялась «по 70 и более лет». В 1743 г. крестьяне Исетской провинции были освобождены от обработки десятинной пашни, она заменялась уплатой оброчного провианта в 3 четверти 6 четвериков ржи и столько же овса с каждого двора.

Натуральная хлебная подать в первой четверти XVIII в. сохранялась и для ясачных русских крестьян: они вносили в казну по 1 четверти ржи, по 2 четверти ржаной муки и овса с ясака. В 1737 г. хлебные поборы (по 1 четверику ржи с мужской души) были введены для всех государственных крестьян. Лишь вследствие многочисленных волнений крестьянства в 1743 г. правительство отказалось от этих поборов4
[108, с. 178; 46, с. 93]. Однако указом от 23 июня 1794 г. вновь предписывалось брать по 1 четверику ржи и гарнцу круп с ревизской души. Крестьяне должны были поставлять хлеб в казенные магазины, где он хранился на случаи неурожая, засухи и т. п. [55, с, 130-131].

Тяжелыми в условиях Урала были ямская и дорожная повинности: поставка ямских подвод, содержание в надлежащем состоянии дорог, перевозка грузов. Так, по указу 1744 г. по Сибирскому тракту учреждались почтовые станции через каждые 25—35 верст, на каждой станции должны были находиться по шесть крестьянских подвод. С возрастанием интенсивности сообщения и грузооборота ямская повинность становилась тяжелей. Много времени и рабочих рук отрывали и различного рода мирские повинности — исправление должностей старост, целовальников, десятников, вахтеров, караульных при запасных магазинах, лесных надзирателей и т. п. [62, ч. 3, с. 395; 5, с. 53, 60].

Установленные государством принципы раскладки и взыскания налогов и натуральных повинностей по ревизским душам и на основе круговой поруки, при которой приходилось платить подати за умерших, выбывших по тем или иным причинам, увечных, старых и малолетних, приводила к увеличению податного гнета. Именно эту сторону политики царизма имел в виду К. Маркс в письме к Ф. Энгельсу: «…чем прилежнее русский крестьянин, тем больше эксплуатирует его государство, не только посредством налогов, но и системой натуральных повин­ностей, поставок лошадей и т. п. при постоянном передвижении войск, для казенных курьеров и т. д.» 5.

Неудивительно, что хроническим явлением в жизни уральской деревни были недоимки. Так, в 1717—1719 гг. недоимки по платежу ясака составили 77% ежегодного ясачного оклада. К 1708 г. за черносошным населением Вятской земли числилось 45 790 руб. недоимки, на 1743 г. недоимка составила 227 416 руб. Чрезвычайными темпами росли недоимки в неурожайные и следующие за ними годы. В 1787 г. только за крестьянством Удмуртии накопилось 322 164 руб. податных сборов. Жесточайший «правеж» недоимочных денег давал ничтожные результаты. К концу века власти изобрели новый способ ликвидации задолженности государственной деревни: крестьяне-недоимщики принудительно отправлялись на казенные соляные промыслы и винокуренные заводы [НО, с. 172-173; 17, с. 159-160; 97, с. 27].

Еще более хищнической эксплуатации подвергались приписные крестьяне. Так как из числа приписных не более 50% были годными к заводским работам, каждый взрослый вместо 1 руб. 74 коп. должен был отработать около 4 руб. 94 коп. при ничтожной плате летом пешему 5, конному 10, зимой пешему 4, конному 6 коп. в день. Многие селения приписных находились от заводов на расстоянии 300—600 верст. Крестьяне тратили на заводские работы вместе с переходами, по самым средним подсчетам, около 216 дней в году. Земледельческое хозяйство многих приходило в упадок, а зажиточные предпочитали нанимать вместо себя работников, несмотря на то что плата вольнонаемным в 2— 4 раза превосходила плакатную [83, т. 2, с. 323—365, 507].

Положение приписных, как и всех государственных крестьян, усугублялось грубым произволом, вымогательством администрации заводов и представителей власти. Князю Вяземскому, отправленному на Урал для* подавления волнений приписных, открылась такая картина злоупотреблений, что он «едва смел донесть о них».

Только вследствие массовых волнений приписных в 50—60-е годы XVIII в. правительство несколько повысило расценки и ввело оплату за время, потраченное на дорогу от дома до завода. После Крестьянской войны 1773—1775 гг., в которой приписные крестьяне приняли активное участие, перечень работ, на которых разрешалось использовать приписных, ограничивался рубкой казенных дров, разломкой угольных


куч, перевозкой руды и угля, ремонтом плотин. Вдвое по сравнению с плакатной была повышена оплата за труд. Массовая неявка приписных на работу, бегство с нее приводили к тому, что заводовладельцы все чаще вынуждены были обращаться к труду вольнонаемных. К концу XVIII в. и в правительственных кругах были вынуждены признать необходимость отмены института приписных [59, с. 116—126; 36, с. 52- 8-49, с. 6-8].

Наиболее тяжелыми были условия жизни и быта частновладельческих крестьян. В помещичьих хозяйствах Урала преобладала отработочная рента. Крупные вотчины были лишь хозяйственным придатком заводов, поставлявшим для последних рабочую силу. В вотчине Строгановых помещичья запашка отсутствовала, труд крепостных использовался на заводах и на судовом транспорте.

С развитием товарно-денежных отношений увеличивалась барщина в помещичьих хозяйствах Южного Урала, ориентировавшихся на производство товарного хлеба. В ряде имений во второй половине столетия она была доведена до месячины, т. е. до предельной эксплуатации крестьянина и до полной ликвидации его хозяйства.

Оброчная форма эксплуатации преобладала в немногочисленных помещичьих хозяйствах Вятской губ., в которых размеры денежного оброка росли, вытесняя натуральный оброк и отработки [77, с. 161; 111, с. 35]. Тяжелый экономический гнет сочетался с произволом владельцев над личностью крепостного. Даже за попытку принести жалобу на своего владельца ему угрожала каторга.

Монастырские крестьяне наряду с уплатой государству подушной подати, отбывания рекрутской, дорожной и т. д. натуральных повинностей несли барщинные и оброчные повинности в пользу своих вотчинников — монастырей. Так, крестьяне Вятского архиерейского дома платили оброк в размере от 20 коп. до 1 руб. 75 коп. с души деньгами, а также рожью, овсом и ячменем на сумму 12,7 коп. Сверх того, крестьяне обязаны были поставлять монастырской братии столовые припасы: ягоды, грибы, мед, хрен, хмель и т. п.; конюшенные припасы: вожжи, лубки, гужи, оглобли, а также дрова. Вятский Успенский монастырь взыскивал со своих крестьян по 46 коп. с души деньгами и рожью, овсом, ячменем, пшеницей. Кроме того, крестьяне обрабатывали монастырскую пашню, убирали сено и выполняли разного рода другие работы. Крестьяне Пыскорского монастыря эксплуатировались на соляных промыслах и судах. Крестьяне Исетского монастыря платили вот­чиннику оброк с каждого пятого снопа урожая, возили монастырский хлеб на продажу [88, с. 35—36; 46, с. 93].

В дворцовом ведомстве барщина — обработка десятинной пашни -сочеталась с оброком. Первая половина XVIII в. была временем непрерывного увеличения десятинной дворцовой запашки. Во второй половине столетия барщина и натуральный оброк стали вытесняться денежным оброком [26, с. 132, 138, 144-145], что в значительной мере облегчалс положение дворцовых крестьян, давая им возможность проявлять пред­принимательскую инициативу.

Необходимо отметить преобладание в уральской деревне, особенно во второй половине XVIII в., денежной ренты, которая, по словам К. Маркса, «предполагает уже более значительное развитие торговли, городской промышленности, вообще товарного производства, а с ними и денежного обращения» 6. Потребность в деньгах вынуждала крестьян обращаться к рынку, па определенном этапе это способствовало проникновению в деревню, в том числе и непосредственно в земледельческое производство, товарно-денежных отношений. В свою очередь, товарное обращение и возникавшее на его базе товарное производство становились одной из причин углубления имущественной дифференциации и перерастания ее в социальное расслоение.

Имущественное неравенство постоянно создавалось и поддерживалось самой феодальной системой. Разорение вследствие непосильности "податного бремени, мобилизаций на работы, рекрутской повинности, войн, стихийных бедствий приводило к росту неимущей прослойки деревни. Бобыли, половники, нищие — категории крестьянства, постоянно фиксируемые в уральской деревне официальными переписями и ревизиями. По данным переписи 1710 г., около 20% крестьян вятских уездов не могли вести самостоятельное хозяйство. По данным I ревизии, на Вятке 10%, в 40—50-х годах около 7% крестьянского населения составляли половники. В 1710 г. дворы, относимые переписчиками к «нищецким», составили 2% населения Хлыновского уезда. Высоким был процент дворов, лишившихся самостоятельного хозяйства, в Кунгурском уезде. В начале XVIII в. более 13% кунгурских земледельцев потеряли свои пашенные земли [42, с. 84—86].

Перерастанию имущественной дифференциации в социальное расслоение способствовала на Урале относительная свобода распоряжения земельными угодьями, свойственная не только государственной, но и дворцовой, а иногда даже и помещичьей деревне [66; 95, с. 61—62, 42, с. 19—21]. Широкий размах операций по продаже, закладу и аренде земли, особенно среди государственных крестьян, вел к концентрации пахотных и сенокосных участков в руках экономически сильной верхушки. В уральской деревне выделились крестьяне, из поколения в поколение вкладывавшие денежные средства в приобретение земельных угодий. Из документов известны крестьяне Чердынского уезда Девятковы, жители Соликамского уезда Иртеговы, крестьяне Хлыновского уезда Девятьяровы, Долгоаршинные, Дюняшевы, Араслановы и др., на протяжении многих десятилетий концентрировавшие всеми средствами, в том числе ростовщичеством, земельные наделы крестьян своей и соседней округи [69, с. 199-209; 7, с. 25-26; 17, с. 113-114; 25, с. 98]. «Заживные» дворы, составляя незначительную долю крестьянских хозяйств, сосредоточивали в своих руках большую часть земельных угодий. Так, в Кунгурском уезде в начале XVIII в. у 3% дворов, владевших 10 дес. и более, было столько же пашни, сколько имели ее почти 30% крестьянских семей. В вотчинах Строгановых дворы, располагавшие 10 дес. и более, составляли 28,4%, а имели 48,4% всей пашни, 43 /о сенокоса. Зажиточные хозяйства сосредоточивали в своих руках и значительную часть рабочего и другого скота. Так, в приписной Уткин-сксщ слободе 18% хозяйств, имевших от 3 до 5 лошадей, содержали ’4 /о поголовья крестьянских лошадей. Зажиточные приписные крестьяне Шадринского уезда имели на двор от 9 до 14 дес. посева, от 5 до 96Л°98аД4Й и от 4
до 8 коров’ до 16 овец- и ДРУгого скота [45,

Деревенская верхушка развертывала товарное зерновое хозяйство с использованием труда половников, срочных и наемных работников. В XVIII в. наемная работа в сельском хозяйстве наряду с отходом на судовой промысел и в промышленность стала нередким явлением в жизни определенной группы крестьянства Урала. Прежде всего это были беглые из различных уездов и даже волостей одного и того же уезда. Часто к наемной работе в хозяйствах деревенских богатеев прибегали разорившиеся, утратившие самостоятельное хозяйство крестьяне. Так, при переписи 1703—1704 гг. крестьяне, не имевшие пашни, и некоторые из малоземельных назвали своим основным источником существования «черную работу», иногда уточняя, «по своей братье крестьянам» [69, с. 307]. Наемный труд в земледелии отмечен прежде всего в самых развитых в сельскохозяйственном отношении зонах Урала: в Кунгурском уезде, Удмуртии и Вятской губ. в целом, в Южном Зауралье.

Своеобразным явлением в жизни уральской деревни являлся найм крестьян подрядчиками, вышедшими из крестьянской среды и заключавшими с заводами подряды на выполнение самых разнообразных работ. •

Нередко наемные работники эксплуатировались в хозяйствах деревенской верхушки на основе полукабальной жилой записи, оформлению которой предшествовал денежный займ. Для зажиточных крестьян, в чьих руках сосредоточивались значительные денежные средства, ростовщическая эксплуатация массы мелких производителей, еще только-только начинающих выходить за рамки натурально-патриархальных отношений, была очень выгодной. В. И. Ленин подчеркивал, что «преобладание натурального хозяйства, обусловливая редкость и дороговизну денег в деревне, ведет к тому, что значение всех этих „кулаков" оказывается непомерно громадным по сравнению с размерами их капитала. Зависимость крестьян от владельцев денег приобретает неизбежно форму кабалы» 7. Однако с постепенным разрывом натурально-патриархальной замкнутости деревни кабальные формы начали отступать на задний план. Так, во второй половине XVIII в. почти полностью изжило себя половничество, да и жилая запись стала приобретать черты, сближающие ее со свободным наймом [67, с. 44—50; 40, с. 122; 100, с. 95].

Деревенская верхушка, эксплуатирующая чужой труд, выступала на местных и более отдаленных рынках продавцом крупных партий зерна, животноводческих продуктов и продукции крестьянских промыслов, про­изведенной не только в своем хозяйстве, но и скупленной у крестьян.

Фигура крестьянина-скупщика — заметное явление на небольших местных рынках, он выступает необходимым звеном в развитии товарно-денежных отношений в уральской деревне. Так, в 1747 г. на торж-ках Летской волости Хлыновского уезда действовали 349 скупщиков, в том числе 237 крестьян, в 1751 г. четверть всех операций на Хлыновском рынке находилась в руках скупщиков [41, с. 274, 277, 287].

Во второй половине XVIII в. активно действует налаженная система соподчинения скупщиков различного масштаба, начиная с мелких агентов, подчинивших себе крестьян своего селения, и кончая крупными предпринимателями. Нередко крестьяне-предприниматели оперировали крупными денежными суммами и конкурировали с гильдейскими купцами на рынках Кунгура, Уфы, Соли Камской, Чердыни, на Ирбит-ской ярмарке. Не случайно купечество Уфимского магистрата жаловалось, что крестьянская торговля развивается успешнее, чем купеческая. От операций на мелких местных рынках крестьяне-предприниматели переходили к торговле в крупных городах, горнозаводских центрах. Так, почти половина всех лавок в Екатеринбурге принадлежала крестьянам [28, с. 209].

Средства, накопленные на неэквивалентной торговле, торгующие крестьяне иногда вкладывали в расширение своего земледельческого хозяйства, промысловые заведения. Однако в условиях феодально-крепостнической регламентации, гнета, преследования и прямого запрещения крестьянского предпринимательства зажиточные крестьяне чаще стремились выйти из сковывавших рамок своего сословия, перейти на посад, в купечество. В уральской деревне это явление стало особенно заметным во второй половине XVIII в. В конце XVII — начале XVIII в. перешли па посад и в другие сословия 335 крестьян Слободского, Орловского, Шестаковского и Соликамского уездов. По данным IV ревизии, в 13 городах Вятской губ. числилось 578 купцов, четвертая часть из них по своему происхождению были крестьянами. В 1796 г. в Удмуртии 224 купца вели свое происхождение от дворцовых и государственных крестьян [37, с. 242; 110, с. 67; 17, с. 107]. Много таких крестьян переезжало на постоянное жительство в горнозаводские центры.

Таким образом, перерастание имущественной дифференциации в социальное расслоение приобретает устойчивый характер. Прослойка крестьян, чье хозяйство производило товарную сельскохозяйственную и промысловую продукцию с использованием чужого труда, становилась все более заметной. Эта группа крестьянства играла противоречивую роль в социально-экономическом развитии уральской деревни. С одной стороны, она способствовала дальнейшему углублению товарно-денежных отношений. С другой стороны, будучи представителем «худших форм капитала — торгового и ростовщического», эта верхушка опутывала деревню целой сетью кабальной зависимости. Крестьянин-производитель «оказался отрезанным от рынка и беззащитным перед властью торгового капитала» 8.

Малоимущая прослойка деревни, чье хозяйство не отмечалось устойчивостью, все чаще лишалась всех своих земельных угодий и возможности вести самостоятельное хозяйство, шла в отход на промышленные предприятия и транспорт, использовалась в качестве наемных срочных и кабальных работников в хозяйствах зажиточных крестьян, нанималась крестьянами-подрядчиками. Речной и гужевой транспорт, обслуживающий торговлю и промышленность, строящиеся и действующие заводы были тем магнитом, который притягивал к себе разорявшиеся слои уральской казенной, помещичьей, церковно-монастырской и дворцовой деревни в поисках средств к существованию и «на расплату» податей. В отход, особенно в извоз, шли и представители зажиточной верхушки, используя дополнительный заработок для расширения земледельческого хозяйства или сколачивания торгового либо ростовщического капитала.

Несмотря на все попытки правительства и представителей местной администрации подчинить крестьянский отход жесткому контролю: введение паспортной системы, издание многочисленных указов о пресечении самовольного ухода (только в первой половине XVIII в. их было свыше 100) [27, с. 32], крестьянство продолжало пополнять кадры рабочей силы на транспорте и в промышленности. Часть крестьян оседала в заводских поселках навсегда.

Одним из самых распространенных видов отхожих промыслов являлся судовой, притягивавший большей частью дворцовых и государственных крестьян. В 1722 г. только на судах Волжского речного пути было выявлено 410 крестьян Чердынского и Кунгурского уездов. В конце XVIII в. на сплав железа, соли и других грузов по Чусовой, Вишере Колве, Каме и Волге нанимались крестьяне Пермского, Осинского^ Красноуфимского, Оханского, Обвинского, Соликамского, Чердынского уездов9
[15, с. 27, 38; 100, с. 96]. На территории Вятской провинции постоянно действовали агенты казенных металлургических заводов и соляных промыслов, нанимавшие крестьян для сплава караванов с солью и железом. Только в 1744—1748 гг. на караваны Строгановых было наряжено 14 038 крестьян [43, с. 391; 98, с. 68].

Другой характерной формой вовлечения в отход крестьянства Урала являлся извоз, который в 30—40-е годы выделился в особую отрасль. Для перевозки заводской продукции, товаров с Ирбитской ярмарки и на нее нанимались крестьяне Кунгурского и других уездов Пермской губ. Развитию извозного промысла в Вятской губ. способствовало ее положение на путях к горнозаводскому Уралу и Поморью. В 40-х годах только для вывоза хлеба к Ношульской пристани вятские купцы нанимали от 7,5 тыс. до 11 тыс. подвод. В извозном промысле прочно утвердилась подрядная форма найма, зажиточные крестьяне брали крупные подряды на доставку к заводам песка, железной руды, дров, угля, вывозку готовой продукции и нанимали крестьян с подводами10 [62, ч. 3, с. 344-345; 44, с. 13; 48, с. 63-69].

Немало крестьян шло в отход на уральские заводы. Спрос на наемные рабочие руки на заводах Урала во второй половине столетия значительно возрос не только в связи со строительством новых предприятий, но и в силу ряда правительственных мер, ограничивших применение принудительного труда.

Агенты заводовладельцев, действуя во всех губерниях Урала и в более отдаленных районах, использовали все неблагоприятные для крестьянского хозяйства моменты. Часто закабаленные полученным авансом наемные работники вынуждены были оставаться на заводах по нескольку лет, забрасывая свое хозяйство. В этих условиях к работе «по контрактам» сверх положенной нормы перешла и часть приписных крестьян, земледельческое хозяйство которых пришло в полный упадок 11 [64, с. 45; 35, с. 107; 10, с. 152].

Определенное представление о размерах отхода крестьянства в целом дает число выданных паспортов. Так, крестьяне Пермской губ. с 1782 по 1800 г. взяли в разных инстанциях 114 829 паспортов [62, ч. 3, Прил., табл. 3]. Но эта цифра включает далеко не всех крестьян-отходпиков, так как зачастую они без всяких паспортов и без разрешения крестьянского мира направлялись в Москву, Петербург, Поволжье, Сибирь, шли в другие уезды губерний Урала, пополняя формировавшийся рынок рабочей силы для развивавшейся промышленности, торговли, транспорта.

Основная масса крестьян все еще сохраняла преимущественно натуральную основу хозяйства, обращалась к рынку лишь вследствие нужды в деньгах и участвовала больше в товарном обращении, нежели в товарном производстве. В значительной степени процесс социального расслоения затронул уральскую государственную деревню, обладавшую большей хозяйственной самостоятельностью по сравнению с помещичьими и церковно-монастырскими крестьянами. Достаточно быстрыми ^темпами шло расслоение и среди дворцовых крестьян. Однако дальнейшее разложение натурального хозяйства и развитие процессов дифференциации крестьянства сковывали мероприятия правительства по ограничению крестьянского отхода, ликвидации относительной свободы распоряжения землей и введению в уральской деревне уравнительных переделов земли12
[43, с. 395]. В XVIII в. целым рядом указов запрещались продажа и заклад земли черносошными крестьянами. Право распоряжения надельной землей на черносошном севере окончательно отменялось указами о проведении генерального межевания 1754 и 1762 гг.

Условия жизни и быта всех категорий крестьянства Урала определялись его принадлежностью к низшему податному сословию феодального общества, вынужденному вести тяжелую борьбу за существование в условиях эксплуататорского общества. Для управления крестьянами, удержания их в повиновении феодально-бюрократический аппарат царизма широко использовал крестьянскую общину. Община была связана круговой порукой, поэтому выборные лица несли ответственность за исправное отбывание податей и повинностей всеми ее членами. Жизнь крестьян, решение ими насущных проблем были тщательно регламентированы. При избрании старосты, сотников, целовальников и др. они приводились к присяге и утверждались административными органа­ми 13
[17, с. 30]. Несмотря на все попытки властей свести значение общины к административно-управленческим и фискальным функциям, в XVIII в. она продолжала сохранять демократические основы. В своей борьбе против усиления социально-экономического гнета крестьянство продолжало прибегать к помощи «мира». На общинных сходах составлялись мирские челобитные, в самые различные инстанции в поисках справедливости направлялись мирские челобитчики. Община всеми мерами отстаивала неприкосновенность земельных угодий, находившихся в ее владении. На мирских советах на основе обычного права решались вопросы, связанные с самыми разнообразными сторонами хозяйственной и бытовой жизни крестьянства, совершался суд по делам о мелких кражах, ссорах, драках, взаимоотношениях между супругами и т. д.14 [17, с. 23]. Но имущественное и социальное расслоение крестьянства вело к постепенному разложению демократических основ общины. Зажи­точная верхушка деревни использовала свое экономическое могущество для захвата власти в общине, оборачивая мирское самоуправление против основной массы крестьян, перекладывая податное время на их плечи. Попытки «худших» и «непрожиточных» выступить на мирских сходах в свою защиту часто оборачивались физической расправой над ними. Нередкими среди крестьян-общинников были острые социальные и бытовые конфликты.

В повседневной практике и быту крестьянин опирался на эмпирические знания, накопленные поколениями земледельцев и закрепленные в традициях, обычаях. В то же время крестьяне продолжали творить искать новое, занимались приспособлением орудий труда и их усовершенствованием, селекцией культур и выведением новых пород скота [107].

Энергия и предприимчивость крестьянства сыграли решающую роль в освоении Урала, распространении земледельческой культуры на его огромных просторах. Трудом уральского крестьянина были в XVIII в. заложены и основы уральской промышленности. Трудолюбие, уважение к своему и чужому труду, способность воспринимать прогрессивные элементы культуры других народов были также основными чертами психологии уральского крестьянина. Именно эти черты во многом способствовали мирному сосуществованию и развитию столь различных по быту, традициям, хозяйственному укладу этнических групп и народов.

Источник:
Категория: История Урала | Добавил: Admin (18.04.2012) | Автор: E W
Просмотров: 3713 | Комментарии: 2 | Теги: урал, крестьяне | Рейтинг: 5.0/1
Всего комментариев: 0